unilevel

Именно эти "реформаторы-радикалы" убедили Ельцина принять польскую модель "шоковой терапии" и начать весь процесс с "либерализации цен". Они были твердо убеждены, что этот путь, вкупе с жесткой монетарной и финансовой политикой, приведет к тому, что рубль можно будет сделать к лету 1992 года конвертируемым, а к осени — начать приватизацию. Ведь, в конце концов, так было в Польше, не правда ли?

В результате произошла катастрофа. Реформы, которые на Западе были встречены как смелые, на самом деле оказались полностью несостоятельными, поскольку целиком игнорировали колоссальную разницу между российской и польской экономикой. Сельское хозяйство в Польше не пережило полной коллективизации и всегда основывалось на частном фермерстве; более того, как розничная, так и оптовая частная торговля уже существовала в Польше на протяжении многих лет. Потому-то шоковая терапия в этой стране стимулировала конкуренцию в частном секторе (занимавшем треть общей рабочей силы в стране), и после первоначального скачка на 60% вверх цены за несколько месяцев стабилизировались.

В России же, совершенно наоборот, не было ни частного производства, ни частной торговли — частный сектор вообще отсутствовал, как отсутствовала и законная основа для частной собственности. В подобных условиях никакой конкуренции возбудить невозможно: производители-монополисты могли преспокойно сокращать производство и фиксировать цены на свою продукцию на любом уровне. Не удивительно, что производство, в том числе и сельскохозяйственное, упало повсюду на 20-30%, в то время как цены подскочили в двадцать раз, после чего продолжали расти. В то же время жесткая монетарная и финансовая политика Гайдара — он кое-что почерпнул из книжек Фридмена — жесточайшим образом подавила всякую частную инициативу. При налогах, установленных по шведской шкале (федеральный и местный налог в сумме доходили до 90%), и при отсутствии дешевых кредитов всякого инициативного предпринимателя тут же загоняли в подполье, где подозрительные сделки совершались исключительно за наличные (к вящей радости рэкетиров).

Так частная инициатива обратилась в бессмысленную деятельность вместо того, чтобы впрячься в продуктивную рыночную экономику. Такой "бизнес" не способствовал наращиванию капитала, не вовлекался в конкуренцию, не создавал новых рабочих мест или новой продукции; он даже не вносил ощутимой доли в сбор налогов. Однако при этом он возбудил инфляцию, преступность и ненависть общества к "поганому капитализму".

И уж, конечно, по-прежнему велось множество всяких разговоров о реформах, а осенью, "как и планировалось", даже была предпринята нерешительная попытка "приватизации". Приватизационные ваучеры, номинальной стоимостью в 10 тыс. рублей каждый, были отпечатаны и вручены каждому гражданину России. Но население отнеслось к этому без особого энтузиазма: никто не представлял себе, какого рода собственность можно приобрести за эти ваучеры. Можно ли на них купить что-то полезное, скажем, землю или дома, или это означает приобретение крохотной доли какой-нибудь гигантской допотопной фабрики, которая никогда не принесет никакого дохода? Поскольку первое уже было "приватизировано" партией аппаратчиков и дельцами "черного рынка", народу оставалось второе.

Между тем, ваучеры, едва были запущены в обращение, просто добавили примерно триллион к уже вырвавшейся из-под контроля инфляции, став не более чем очередным средством платежа. К концу 1992 года рыночная цена ваучера упала до 2 000 рублей.

Так закончилась "рыночная реформа" Гайдара, сделав народ в двадцать раз беднее, лишив иллюзий, озлобив его. Подобная "реформа" как нельзя лучше сыграла на руку коммунистам: хотя в стране по-прежнему не было ни демократии, ни рыночной экономики, обе идеи были окончательно дискредитированы.